По повести Льва Славина «Мои земляки». Весна 1942 года.
Простой и бесхитростный рассказ о фронтовой дружбе солдат Аркадия Дзюбина
и Саши Свинцова, сражавшихся с фашистами под Ленинградом…
Страна два года-и на фронте, и в тылу-жила на пределе сил. Кинематографисты
понимали, что наряду со сводками Совинформбюро народу нужны фильмы: и
патриотичные, и лирические. Потому что Любовь, Верность, Забота, Нежность-те
ценности, за которые солдаты шли в атаки, а изможденные люди в тылу трудились
в цехах и на полях. Им как хлеб, как вода нужны были встречи с любимцами-актерами,
которые талантливо создавали образы, порой являвшиеся мерилом чувств и
поступков. Режиссер Леонид Давыдович Луков (1909-1963) снял такие картины,
как «Большая жизнь» (1940, 1946), «Александр Пархоменко» (1942), «Разные
судьбы» (1956), «Две жизни» (1961) и др. Приступив к съемкам фильма по
сценарию Евгения Габриловича по повести Льва Славина «Мои земляки», он
сразу понял, что роль немногословного богатыря Саши Свинцова («Саша с
Уралмаша») будет играть Борис Андреев. Борис Федорович Андреев (1915-1982)-один
из самых любимых народом актеров. Он создал запоминающуюся галерею своих
современников-внешне простых, грубоватых парней, иногда необузданных в
проявлении чувств, но добрых, душевно щедрых, способных на Поступок. Его
фильмография: «Богдан Хмельницкий» (1941), «Сказание о земле Сибирской»
(1948), «Кубанские казаки» (1949), «Встреча на Эльбе» (1949), «Максимка»
(1952), «Большая семья» (1954), «Илья Муромец» (1956), «Жестокость» (1959),
«Путь к причалу» (1962), «Оптимистическая трагедия» (1963), «Ночной звонок»
(1969), «Остров сокровищ» (1971), «Дети Ванюшина» (1973), «Первый рейс»
(1976), «Сергей Иванович уходит на пенсию» (1980), «Слезы капали» (1982)
и «Предисловие к битве» (1982). Ему прощали все. Вместе с лучшим другом
Петром Алейниковым и частенько примыкавшим к их компании Николаем Крючковым
они, во хмелю, устраивали шумные ресторанные разборки и выкидывали коленца,
вспоминая о которых потом долго хохотала чуть не вся страна. Чего стоит
киевская история, когда пьяное трио заснуло на кровати в разбитой витрине
мебельного магазина. Предприимчивый директор за отказ возбудить уголовное
дело и уплатить компенсацию заставил их несколько дней работать «живыми
манекенами», распродав за неделю весь, даже неликвидный, товар, снабженный
табличками: «На нем сидел (лежал) народный артист Борис Андреев (Петр
Алейников, Николай Крючков)». Как-то в июне 1941-го Андреев подрался в
ресторане с высоким чином из НКВД. Его арестовали и без проволочек приговорили
к расстрелу. Спасло Андреева личное вмешательство Сталина. Тот симпатизировал
артисту и решил: «Пусть пока погуляет. Расстрелять его мы всегда успеем…».
И в дальнейшем не раз напоминал Андрееву, кому тот обязан жизнью. Вследствие
этого артист был вынужден сняться в откровенно угодническом, художественно
слабом фильме М. Чиаурели «Падение Берлина» (1949). Он до конца жизни
страдал оттого, что многие от него после этого отвернулись, а после разоблачения
культа личности и вовсе открыто называли его пособником сталинизма. Похоронен
Борис Андреев на 2-м участке Ваганьковского кладбища, поскольку «свое»
место на престижном Новодевичьем «уступил» другу Петру Алейникову. На
роль темпераментного говоруна-острослова Аркадия Дзюбина-режиссер пробовал
двадцать артистов. Марк Бернес сам упросил Лукова, с которым они работали
в «Большой жизни», попробовать его, и получил роль. Но она долго «не шла».
Было даже принято решение артиста заменить. Но когда Луков перестроил
образ «под» Бернеса, дело пошло. Несмотря на некую условность военных
сцен, снятых в ташкентских декорациях, блестящая работа актеров сделала
фильм реалистичным. Он показывал, что дружба, юмор и смекалка нужны солдату
на фронте не меньше патронов. Фильм имел огромный успех, добавив зрительской
любви актерам Андрееву и Бернесу, ярко и темпераментно сыгравших фронтовых
друзей. Практически все были уверены в одесском происхождении Марка Наумовича
Бернеса (1911-1969), полагая, что особенный говорок одесситов дается им
только от природы. Бернес снялся в большом количестве фильмов, среди которых
«Человек с ружьем» (1938), «Истребители» (1939), «Большая жизнь» (1939),
«Дело № 306» (1956), «Ночной патруль» (1957), «Женя, Женечка и «катюша»
(1964) и др. Песни, прозвучавшие в этой картине, сразу полюбились народу.
«Шаланды полные кефали» до сих пор поют и в дружеских компаниях, и на
эстраде, а исполнение Бернесом «Темной ночи», по мнению многих, в том
числе и автора песни композитора Никиты Богословского-лучшего друга актера
и певца-считается непревзойденным. Не обладая особенным голосом и слухом,
Марк Бернес тем не менее был одним из самых ярких исполнителей советской
эстрады. «Я пою сердцем»-говорил он, и за это его любили. Песни, исполненные
им в кинофильмах-«Тучи над городом стали», «Любимый город может спать
спокойно», «Три года ты мне снилась», «С чего начинается Родина» и др.-сразу
становились шлягерами. В последние годы он практически не снимался. Проникновенная
песня «Журавли» на стихи Расула Гамзатова стала прощанием тяжелобольного
певца с жизнью. Он умер за два дня до присвоения ему звания народного
артиста СССР. Даже в несколько пафосном финале фильм «Два бойца», принизанный
юмором и лиричностью, избежал плакатности, за что его оценили современники.
Любят и сейчас.
Марк Бернес родился 8 октября 1911 года в городе Нежине на Украине в бедной
семье старьевщика. Когда Марку было пять лет, семья переехала в Харьков.
Там он закончил среднюю школу, и родители отправили его учиться на бухгалтера
в Харьковское торгово-промышленное училище. Однако никакого желания заниматься
счетоводством у Марка не было. Он мечтал о сцене. Впервые он попал в театр
в 15 лет и с тех пор заболел им на всю жизнь. Чтобы быть к нему поближе,
он нанимается в бригаду расклейщиков афиш, а через некоторое время начинает
работать зазывалой напялив на себя афишу, приглашает добропорядочных граждан
посетить вечерний спектакль. При этом он так усердно играет свою роль,
что не обратить на него внимание просто невозможно. Собственно, это были
первые мини-роли будущего знаменитого актера. Именно после этого его друзья
рассказали о нем старосте театральных статистов, и тот решил привлечь
бойкого паренька к работе в театральной массовке. Так Бернес попал на
одну из бессловесных ролей-кельнера в спектакле Театра музкомедии «Мадам
Помпадур». С этого момента и началась его актерская жизнь. Между тем страсть
своего отпрыска к театру родители Бернеса категорически не одобряли. Их
мнение было твердым и однозначным: он должен продолжать учебу в торгово-промышленном
училище и забыть о театре. Однако переубедить упрямого Бернеса не смогли
даже родители. В 17 лет он попросту сбегает от них: садится в поезд и
уезжает в Москву. В столице он несколько дней живет на Курском вокзале,
а днем обивает пороги столичных театров, соглашаясь на любую работу. И
наконец он добивается своего: его берут в массовку Малого театра. Одновременно
он успевает записаться и в массовку Большого театра, благо оба этих заведения
находятся рядом друг с другом. Так проходит несколько месяцев. В феврале
1930 года Бернес подает заявление в Московский драматический театр (бывший
Корш) и получает положительный ответ. Он становится актером вспомогательного
состава. Его рвение в работе столь велико и заметно, что уже через 11
месяцев-в январе 1931 года-его зачисляют актером в основной состав. Однако
роли в спектаклях ему достаются небольшие. Таких ролей за три года работы
в драмтеатре он сыграет пять. Своего угла в Москве Бернес долгое время
не имел, поэтому первые несколько месяцев ему пришлось жить в крохотной
гримерной. В доме напротив театра в Петровском переулке надстроили этаж
(пятый) и одну из его комнат отдали молодому актеру Бернесу. В начале
1933 года молодой актер перешел работать в Театр Революции. В середине
1930-х годов он влюбился и женился на молодой девушке, которую звали Полина
(друзья Марка называли ее Паолой или просто Пашей). Именно она стала прививать
Бернесу интерес к литературе, заразила его чтением. В 1935 году началась
его театральная слава. Режиссер Евгений Червяков задумал снимать художественный
фильм «Заключенные» и на главную роль пригласил Михаила Астангова. А тот,
в свою очередь, порекомендовал взять на одну из эпизодических ролей 24-летнего
актера Марка Бернеса. И хотя его появление в этом фильме зрителями осталось
практически незамеченным, однако дружба с М. Астанговым осталась надолго.
Астангов познакомил друга с драматургом Николаем Погодиным, который, в
свою очередь, «сосватал» молодого актера режиссеру Сергею Юткевичу. Тот
в 1936 году приступил к съемкам фильма «Шахтеры» и искал артиста на роль
шпиона Красовского. И Бернес как никто лучше подошел на эту роль. Ровно
через год после съемок в этом фильме все тот же С. Юткевич приглашает
Бернеса в свой новый фильм«Человек с ружьем», где ему вновь достается
эпизод, однако на этот раз его персонаж герой положительный молодой красноармеец.
Роль по сценарию выглядела несложной, однако Бернес решил подойти к ее
исполнению творчески. В течение нескольких дней перед началом съемок он
буквально не вылезал из Музея революции, пытаясь найти среди фотоэкспонатов
музея образ нужного ему молодого красноармейца. И в конце концов нашел-молодого
вихрастого паренька, перепоясанного крест-накрест пулеметными лентами.
Однако, по мнению самого артиста, чего-то его экранному герою все-таки
не хватало. Но чего? Бернес этого и сам пока толком не знал. Но стал копаться
в актерском реквизите и внезапно наткнулся на старенькую гармонь. Так
была найдена еще одна важная деталь к образу героя. А затем на свет родилась
и песня: второй режиссер фильма Павел Арманд сочинил нехитрую песенку
«Тучи над городом встали», которую герой Бернеса-Костя Жигулев-и запел
с экрана. Когда фильм снимался, никто из участников съемок и предположить
не мог, что эта песня в исполнении Бернеса вскоре станет народным шлягером.
Так после фильма «Человек с ружьем» 26-летний Марк Бернес стал всесоюзно
известным. В 1938 году успех Бернеса в мире кино закрепляет режиссер Эдуард
Пенцлин: он не только приглашает актера на главную роль в свой фильм «Истребители»,
но и делает его героя-летчика Сергея Кожухарова-поющим. Песня «В далекий
край товарищ улетает» (композитор Н. Богословский) тут же становится очередным
народным шлягером. Фильм занимает 1-е место в прокате 1940 года, собрав
на своих сеансах 27 млн. зрителей. Еще одним лидером проката того года
был фильм Л. Лукова «Большая жизнь» (1-я серия), который, заняв 6-е место,
собрал 18,6 млн. зрителей. В этом фильме Бернес сыграл одну из главных
ролей-инженера Петухова. Причем поначалу режиссер пробовал актера на другую
роль-Вани Курского, надеясь, что Бернес потянет на этого героя. Однако
переиграть природное обаяние Петра Алейникова Бернесу так и не удалось,
и роль ему не досталась. Впрочем, оно и к лучшему. Свою вторую и, как
оказалось, последнюю главную роль в кино Бернес сыграл во время войны.
Это была роль Аркадия Дзюбина из фильма все того же Л. Лукова «Два бойца».
Однако съемки в этой картине были для актера отнюдь не легкими. Из двух
главных героев фильма к началу съемок режиссер окончательно определился
только с одним-Сашу с Уралмаша должен был играть Борис Андреев. А вот
на роль Дзюбина претендовали сразу две тогдашние звезды советского кино:
Петр Алейников и Николай Крючков. Однако какие-то сомнения относительно
двух этих актеров у режиссера все-таки были. Видимо, ему хотелось, чтобы
рядом с Андреевым был актер из другой компании, иначе зритель воспринял
бы эту картину как продолжение «Трактористов». Поэтому, в конце концов,
от услуг Крючкова и Алейникова решено было отказаться, и роль досталась
Бернесу. Вспоминает кинооператор А. Кричевский: «В 1942-м году со снятым
на фронте материалом я приехал на несколько дней в Москву. Интерес Марка
к фронтовой жизни, к моим рассказам о съемках солдат был на этот раз поглощающим.
Он готовился к роли Аркадия Дзюбина. Его интересовало все, вплоть до того,
подшивают ли солдаты на фронте подворотнички к гимнастеркам (чего я не
замечал и на чем настаивали консультанты фильма)». Между тем едва начался
съемочный процесс, как режиссер фильма понял, что роль Марку Бернесу абсолютно
не дается. Быстро овладев одесским говором (научился от одного балаклавца,
который лежал в ташкентском госпитале), он никак не мог войти в образ
настоящего одессита. Прошло уже полтора месяца со дня начала съемок, а
дело так и не сдвигалось с мертвой точки. Лукову настоятельно советовали
заменить Бернеса на другого актера, но он медлил. И, как оказалось, был
прав. Актер все-таки сумел войти в образ А. Дзюбина, нашел точные, вдохновенные
краски. Во многом ему помог случай. Например, внешность своему герою он
нашел в обычной парикмахерской. В тот день молодая и неопытная ученица
обкорнала его почти «под ноль», но увидевший его Луков внезапно воскликнул:
«Это как раз то, что надо!» Так же случайно появилась в фильме и песня
«Темная ночь». Вот что вспоминает об этом композитор Н. Богословский:
«В фильме никакие песни поначалу не планировались, должна была звучать
только оркестровая музыка. Но как-то поздно вечером пришел ко мне режиссер
картины Леонид Луков и сказал: «Понимаешь, никак у меня не получается
сцена в землянке без песни». И так поразительно поставил, точно, по-актерски
сыграл эту несуществующую еще песню, что произошло чудо. Я сел к роялю
и сыграл без единой остановки всю мелодию «Темной ночи». Это со мной было
первый (и, очевидно, последний) раз в жизни. Поэт В. Агатов, приехавший
мгновенно по просьбе Лукова, здесь же, очень быстро, почти без помарок
написал стихи на уже готовую музыку. Дальнейшее происходило как во сне.
Разбудили Бернеса, отсыпавшегося после бесчисленных съемочных смен, уже
глубокой ночью (!) раздобыли гитариста, поехали на студию и, в нарушение
правил, взломав замок в звуковом павильоне, записали песню. И Бернес,
обычно долго и мучительно «впевавшийся», спел ее так, как будто знал много
лет. А наутро уже снимался в эпизоде «Землянка» под эту фонограмму. И
«Шаланды» тоже придумал Луков. Я долго доказывал ему, что не стоит использовать
в фильме чисто одесский колорит: неприятностей потом не оберешься. Напоминал
о жесткой критике Утесова, исполнявшего песенки своего родного города,
ссылался на незнание этого фольклора, предлагал другие интонационные решения
песни. Луков был неумолим. В помощь мне студия дала объявление: «Граждан,
знающих одесские песни, просьба явиться на студию в такой-то день к такому-то
часу». Что тут началось! Толпой повалили одесситы, патриоты своего города,
от седовласых профессоров до людей, вызывающих удивление-почему они до
сих пор на свободе? И все наперебой, взахлеб напевали всевозможные одесские
мотивы. Потом я, используя городские интонации и обороты этих бесхитростных
мелодий, написал свои «Шаланды», за которые, как я и предполагал, хлебнул
впоследствии немало горя. Ругавшие меня критики никак не могли понять,
что этот персонаж должен был петь именно такую песню, так как салонные
романсы или классические арии ему противопоказаны. А Луков, возможно,
и предполагая, что «Шаланды» вызовут такую реакцию, все же на исполнении
песни в фильме настоял. Он понимал, что она придаст одесситу Аркадию Дзюбину
достоверную музыкальную характеристику. И на всех обсуждениях и просмотрах
горячо защищал свою позицию». Фильм «Два бойца» стал вершиной популярности
Марка Бернеса. За исполнение главных ролей в этой картине его и Б. Андреева
правительство наградило орденами Красной Звезды. А жители Одессы присвоили
Марку Бернесу звание «Почетный житель города». В том же 1942 году Бернес
снялся сразу в двух «Боевых киносборниках» № 8 и № 9. В первом из них
актеру пришлось заменять Н. Крючкова в эпизоде о трех танкистах (Б. Андреев,
П. Алейников, М. Бернес), после чего отношения с Крючковым у него испортились.
В 1943 году Бернес сыграл первую отрицательную роль: в картине Сергея
Герасимова «Большая земля». В 1945 году режиссер Л. Луков начал съемки
второй серии фильма «Большая жизнь» и вновь пригласил в картину Бернеса.
Во время этой работы произошел досадный инцидент, о котором рассказывает
один из его участников-композитор Н. Богословский: «Внезапно Бернес наотрез
отказался петь мою песню «Три года ты мне снилась». Луков вопреки обыкновению
не вспылил, а через несколько минут раздумья сказал Марку: «Тогда я тебя
снимаю с роли. Мне нужна именно эта песня». Был страшный скандал: взбешенный
Бернес, хлопнув дверью, уехал со съемки. Но назавтра все обошлось. Утром
Марк явился спокойный, умиротворенный. Доверяя Лукову и искренне его любя,
он всю ночь «впевался» в песню, проигрывал ее актерски, и она стала ему
нравиться. Так благодаря Леониду Давыдовичу песня эта, прозвучав в фильме,
долгие годы оставалась в концертном репертуаре Бернеса». Еще один участник
тех съемок-актриса Л. Смирнова-позднее вспоминала о том, как некрасиво
вел себя Бернес по отношению к своим коллегам на съемочной площадке. Дело
в том, что он был крайне ревнив к чужой славе и часто подставлял своих
партнеров-П. Алейникова, ту же Л. Смирнову. Например, во время съемки
он специально отступал на несколько шагов назад, в результате чего его
партнеру приходилось отворачиваться от камеры, и оператор выхватывал только
лицо Бернеса. Отмечу, что вторая серия «Большой жизни» на экраны страны
в те годы так и не вышла. Картина не понравилась Сталину, и ее, печатно
обругав на всю страну, положили на полку. На экраны страны фильм вышел
только в 1958 году. Но вернемся в конец 1940-х годов. В те годы Бернес
активно снимается в кино, правда, роли ему доставались в основном второстепенные.
В 1946 году вышел фильм с его участием «Великий перелом», в 1948-й «Третий
удар», в 1950-й «Далеко от Москвы». За участие в последней картине Бернес
был награжден Сталинской премией. Это была единственная государственная
премия, которой удостоился актер за свою 30-летнюю творческую деятельность
в кино. В 1952 году Бернес вступил в ряды КПСС. В начале 1950-х годов
Бернес снялся в двух совершенно разных картинах: «Тарас Шевченко» (1951)
и «Школа мужества» (1954). Последний фильм занял 10-е место в прокате,
собрав на своих просмотрах 27 млн. зрителей. На фестивале в Карловых Варах
фильм получил почетный приз. В том же 1954 году в семье актера произошло
радостное событие-у них с Полиной Семеновной родилась дочь, которую назвали
Наташей. Однако радость от этого события длилась недолго. Буквально через
два года после этого Полина Семеновна умерла от рака. Очевидцы рассказывают,
что в дни, когда его жена умирала, Бернес повел себя не лучшим образом.
Отличаясь крайней мнительностью (на это были свои причины-отец и сестра
певца умерли от рака), он считал, что может заразиться, и перестал навещать
жену в больнице. Полина Семеновна умерла, так и не увидев перед смертью
своего мужа. Эта смерть настолько потрясла Бернеса, что в течение нескольких
месяцев он не мог прийти в себя. Но рядом были друзья, а главное работа.
В 1956 году Бернес снимается сразу в двух фильмах: «Цель его жизни» и
«Ночной патруль». Причем-если в первом фильме он сыграл летчика, то во
втором-вора в законе по прозвищу Огонек. Этот детектив стал настоящим
«гвоздем» сезона, заняв в прокате 3-е место (36 млн. зрителей). Не побоюсь
сказать, что немалую роль в этом успехе сыграл Бернес. Песня Огонька (композитор
А. Эшпай) в его исполнении стала шлягером. Правда, в дальнейшем эта роль
принесет актеру не только лавры. Между тем угроза лишиться жизни была
не последней неприятностью, которую Бернесу пришлось пережить в 1958 году.
Так случилось, что на него внезапно осерчал сам Н. С. Хрущев. Дело было
так. Во время торжественного концерта в Лужниках, посвященного 50-летию
ВЛКСМ, Бернес должен был исполнить две песни. Эти концерты всегда были
строго хронометрированы, артисты обязаны были точно держаться регламента
и бисирования не допускать. Однако у Бернеса это не получилось. Едва он
спел две свои песни, зал стал дружно аплодировать, требуя новых песен.
Пауза затягивалась, и Бернес, чтобы разрядить обстановку, обратился к
режиссеру: «Давайте я спою еще один куплет и сниму напряжение». Но режиссер
категорически замахал руками-не положено. Между тем сидевший в правительственной
ложе Хрущев расценил поступок певца по-своему: мол, зазнался Бернес, молодежь
его просит, а он ломается. После этого в двух влиятельных газетах«Правде»
и «Комсомольской правде»-одна за другой появились критические статьи в
адрес Бернеса. В первой из них, которая называлась «Искоренять пошлость
в музыке», композитор Г. Свиридов обвинил певца в подыгрывании дурным
музыкальным вкусам, в пропаганде пошлого ресторанного пения. Вторая статья
практически не касалась творчества певца, а была посвящена его моральному
облику. Она так и называлась«Звезда на «Волге». Историю ее появления стоит
рассказать подробнее. Дело в том, что инициатором появления этой статьи
был зять Хрущева, главный редактор «Комсомолки» Алексей Аджубей. Так получилось,
что и ему, и Бернесу одновременно понравилась восходящая звезда советского
кино Изольда Извицкая. Оба стали за ней ухаживать, однако повезло в этом
деле не молодому Аджубею, а Бернесу. И зять Хрущева затаил обиду, надеясь
при случае расквитаться. И такой случай вскоре представился. Аджубею рассказали
историю, которая якобы совсем недавно произошла с Бернесом в Москве. Согласно
версии рассказчика, дело выглядело следующим образом. Бернес и Извицкая
ехали на «Волге» певца. Однако на площади Дзержинского певец нарушил дорожные
правила, и это заметил постовой милиционер. Он попытался остановить «Волгу»
артиста, но тот проигнорировал звуки свистка и нажал на газ. Милиционер,
как полагается, решил задержать нарушителя, бросился наперерез автомобилю
и упал на его капот. Но даже после этого Бернес не остановился, а еще
несколько десятков метров проехал вокруг памятника Дзержинскому, рискуя
каждую секунду сбросить постового под колеса автомобиля. В конце концов
милиционер победил и заставил певца заглушить мотор. Услышав эту историю,
Аджубей решил раскрутить ее на полную катушку, благо ситуация ему это
позволяла-сам Хрущев был зол на Бернеса. Так на свет появилась злополучная
статья. Сразу после ее появления на певца было заведено уголовное дело.
Каких моральных и физических сил стоило ему выдержать весь этот скандал,
можно только догадываться. Но он выдержал, более того-победил. Как показало
следствие, большая часть описанных в газете событий была выдумана досужими
сплетниками. Милиционер, который якобы бросился на капот бернесовской
«Волги», все время путался в показаниях и даже не мог вспомнить, какого
цвета была злополучная машина. В конце концов, дело на певца было закрыто.
И все-таки все эти неприятности здорово испортили жизнь Бернесу. Его как-то
сразу перестали снимать в кино, сорвались многие запланированные концерты.
Постепенно жизнь налаживалась, и заговор молчания вокруг Бернеса в конце
концов прекратился. И хотя приглашений сниматься в кино ему по-прежнему
не приходило, однако концертную деятельность он возобновил. В конце 50-х-начале
60-х годов в его исполнении появилась целая серия новых шлягеров: «Я люблю
тебя, жизнь», «А без меня», «Сережка с Малой Бронной», «Я работаю волшебником»,
«Полевая почта», «Хотят ли русские войны?». Между тем в начале 1960-х
годов серьезные изменения произошли в личной жизни артиста. 1 сентября
1960 года Бернес повел свою дочь Наташу в первый класс 2-й французской
спецшколы в Банном переулке. В эту же школу привели своего сына Жана фотокорреспондент
журнала «Пари-матч» и его 31-летняя жена Лилия Михайловна Бодрова. Последняя,
увидев Марка, внезапно толкнула мужа и с восхищением произнесла: «Смотри,
Крючков!». «Как тебе не стыдно, ответил муж. то же Марк Бернес. Пойдем,
я тебя с ним познакомлю». И они вдвоем подошли к певцу. Как гласит легенда,
Бернес, увидев Бодрову, влюбился в нее с первого взгляда и дал себе слово
обязательно отбить ее у мужа. И, как ни странно, ему это удалось, причем
достаточно быстро. Как оказалось, судьбе было угодно сделать так, чтобы
Наташа Бернес и Жан сели за одну парту. Именно это обстоятельство вскоре
сблизило Бернеса и Бодрову. 29 сентября в школе должно было состояться
первое родительское собрание. Бернес в те дни находился с гастролями в
Ереване, однако ради этого события срочно прилетел в Москву. Учительница
еще не знала родителей своих первоклашек, поэтому попросила их сесть на
места детей. Так Бернес и Бодрова оказались за одной партой. А в ноябре
того же года Лилия Михайловна ушла от мужа и переехала в двухкомнатную
квартиру Бернеса на Сухаревской. Она вспоминала: «Я видела в Марке человека,
который поможет мне. Не в смысле материальном-это у меня было. А в том,
что он больше меня знает, знает цену человеческим отношениям. Мне нужно
было понимание. Нужна была семья. И я знала, в этом мы поймем друг друга.
До встречи с Марком я занималась на курсах французского языка и работала.
Марк сказал: «Будешь ездить со мной». И тут же поехал в бюро пропаганды
и оформил меня на работу. С тех пор я вела все его концерты. Мы не расставались
ни на минуту. И когда его отправили в Польшу с концертом без меня, он
заболел и слег. А вот еще один случай. Его приглашают в Кремль. А пригласительный
присылают на одного. Кто бы себе позволил позвонить туда и сказать: «Извините,
но я женат. Я один не приду». С начала 1960-х годов возобновились концертные
поездки Бернеса по стране, его вновь стали приглашать в кино. Среди фильмов,
в которых он тогда снялся: «Чертова дюжина» (1961), «Шестнадцатая весна»
(1962), «Аппассионата» (1963), «Это случилось в милиции» (1963). И вдруг
четырехлетний простой. 29 апреля 1965 года в «Комсомольской правде» появилась
статья Марка Бернеса под названием «Парадоксы успеха». И хотя в этой статье
он на судьбу свою не жаловался, однако знающие люди между строк угадывали
тоску, которая сжигала артиста. Единственное, на что откровенно сетовал
Бернес в этой статье, было то, что никто в нашей стране не планирует занятость
актеров. Интересные воспоминания о Бернесе оставил в своей книге известный
в те годы конферансье П. Леонидов. Вот что он пишет: «Конкурент Леди (Утесова)
по безголосости, Бернес опережал его по обаянию и популярности. Он любил
говаривать: «Голоса у меня нет, но зато-мозги». Обладая потрясающим актерским
обаянием, Бернес, в сущности, всю свою жизнь так на нем и «ехал». У него,
кроме свирепого самолюбия, не было ничего от большого актера: не было
любви взахлеб к ролям сыгранным, не было недостижимой, через всю жизнь,
мечты о ролях несыгранных, не было в нем ничего значительного, исключая
обаяния. Но был он бизнесменом и гордился этим. Обожал «делать дела».
Ручаюсь, что не было, нет и не будет в этой стране человека, который сумел
бы выманить, выпросить, выторговать, а после втридорога перепродать столько
легковых автомашин, сколько их «достал» и «загнал» Бернес. А его многолетние
торговые связи с Югославией! Он торговал с этой страной почти как государственное
учреждение. Дважды в год выезжал в Белград туристом и притаскивал оттуда
по полвагона шмотья, а все югославы, приезжавшие в Москву, знали, куда
надо пойти, чтобы получить советских денег вдосталь и не по грабительскому
курсу Госбанка СССР. Уголовные статьи о спекуляции к нему отношения не
имели. Все ему прощалось, как впоследствии Магомаеву и Сличенко, только
надо помнить: Бернесу его коммерческие дела прощались и при Сталине, но
не с Югославией, конечно. Был он шансонье Божьей милостью. Самым большим
в СССР. И, пожалуй, неповторимым. Окончательно и до его смерти подружились
мы с ним после двух ссор, а надо сказать, что человек он был, мягко говоря,
тяжелый, но все перекрывало обаяние. Первая ссора произошла у нас с ним
на почве ансамбля: он, не служа в Мосэстраде, получил от Барзиловича (директор
Москонцерта) право на собственный ансамбль, но, так как Марк часто снимался
в кино, его музыканты месяцами сидели без зарплаты, и вот однажды я взял
его ансамбль и отправил на гастроли. А тут возьми и заявись со съемок
Марк. Узнал, что ансамбль отправлен мной на гастроли, и поднял скандал.
Скандал совпал во времени с заседанием коллегии Министерства культуры
СССР, и вот Бернес, с которым мы в то время были друзьями «не разлей вода»,
облил меня грязью на коллегии. Благо Фурцева знала цену человеку-Бернесу
и хорошо относилась ко мне, а не то-быть бы беде. Вторая ссора была тоже
некрасивой: Марк уговорил меня организовать ему пополам с покойным Огнивцевым
из Большого театра ряд «левых» концертов по Московской области. Тут надо
сказать, что слыл Марк очень мнительным. Каждую минуту норовил посчитать
пульс, хотя сердце у него было, как у быка. И вот на концерте в Электростали
вдруг, сосчитав пульс, когда у зрителей в зале были оторваны корешки билетов-левых,
Марк заявил, что выступать не будет. А зритель пришел только на него-Огнивцев
был для них всего лишь приложением, не больше. Бернес надел пальто и пошел
к выходу. Дело становилось угрожающим, запахло уголовным преследованием
для Огнивцева, директора клуба, музыкантов и для меня. Уговоры не помогали,
Марк упрямо продвигался к выходу. Тогда я встал перед дверью и сказал,
что, если он немедленно не снимет пальто и не пойдет выступать, я не стану
ждать, когда зрители приведут милицию, а сам пойду и расскажу все. Естественно,
я не собирался этого делать, но Марк испугался. Остался, выступил, но
мы долго не разговаривали. Через полгода встретились в Новосибирске, помирились
и больше до его смерти не ссорились». В 1956 году с Бернесом познакомился
поэт Константин Ваншенкин. Вот что написал он о своих встречах с певцом
много лет спустя: «У Бернеса была страстная любовь к технике: к проигрывателям,
магнитофонам, приемникам. Все это у него было высшего уровня, соответственно
содержалось и работало: он и здесь органически не выносил никаких поблажек
и халтуры. И автомобиль был у него всегда в лучшем виде. Именно он впервые
с наивной гордостью продемонстрировал мне опрыскиватель-фонтанчики, моющие
на ходу ветровое стекло. Из одной зарубежной поездки он привез мелодичную,
звучную сирену и установил на своей машине вместе с нашим сигналом. Иногда
он пускал ее в ход и радовался, как ребенок, когда разом озирались по
сторонам изумленные водители». А вот что вспоминает о своем муже Л. Бернес-Бодрова:
«Марк не пил и не курил. Он был гостеприимный, но не любил приглашать
много гостей. Так как он не пил, ему были неинтересны компании, где можно
выпить. Если его узнавали в вагоне-ресторане, все считали за честь угостить.
Я всегда в таких случаях говорила: «Не трогайте, я за него выпью!». Марк
любил умных людей. Но обширного круга не было. Приходили Френкель, Колмановский,
Кармен, Фрез. Здесь они и работали. С Утесовым они были знакомы, но к
Марку он относился несколько свысока. Утесов не терпел соперника, он хотел
быть единственным. Не могу сказать, что Марк близок был с Евтушенко, но
Женя тоже бывал у нас. Песня «Хотят ли русские войны?» создавалась здесь.
И «На смерть Кеннеди», которую потом запретил Хрущев, в этом же кабинете.
Как-то позвонил Володя Высоцкий: «Марк Наумович, хочу к вам зайти». Сидел
часа два и пел. В то время он выступал нечасто и предложил Бернесу исполнять
его, Володины, песни. Марку он очень нравился, и стихи нравились. Он предложил
показать их композитору. На что Володя ответил: «Нет». Но одну песню «На
братских могилах не ставят крестов» Бернес все же спел. Теперь из тех,
кто был близок Марку, остался только Костя Ваншенкин. «Журавли» создавались
уже на моих глазах. Из стихов об аварском народе Бернес сделал песню,
близкую каждому человеку. А в самых верхах, в правительстве, Марка не
понимали. Его называли «микрофонным» певцом-считалось, что нужен сильный
голос. У него была ставка не певца, а «разговорника»-15 рублей 50 копеек
за выступление. Он не был ни в одной киноделегации, и вообще его не приглашали
за границу. Он не лез никуда и был неудобным, принципиальным человеком.
Он мог запросто сказать какому-нибудь чину: «Это вранье». Любому. Ему
было все равно. Прямо в глаза. Многие его за эту прямоту не любили. Он
требовал нормального отношения к работе. С ним было трудно работать. Однажды
был жуткий случай. Мы отправились в дальнюю поездку за 60 километров от
областного центра. Мало того, что мы опоздали из-за поломки машины, я
забыла белую рубашку Марка. Это был такой яростный крик! Одному из музыкантов
пришлось снять с себя рубашку и отдать Бернесу. В 1966 году режиссер Владимир
Мотыль пригласил Бернеса на эпизодическую роль-полковника Караваева-в
свой фильм «Женя, Женечка и «катюша». Фильм имел огромный успех у зрителей,
однако критика приняла его прохладно. Про роль Бернеса Л. Рыбак писал:
«То, что Бернесу досталась на прощание с кинематографом такая роль, очень
обидно. Добрыми намерениями было продиктовано желание напомнить о славном
пути, который прошел артист. Но, взявшись за экранное воскрешение дорогого
образа, авторы фильма не помогли актеру вернуться в круг прежних героев
или расширить этот круг. Связали его неисполнимым желанием: «Мне бы лет
двадцать сбросить». будто и впрямь нет к прошлому возврата. Какая несправедливая,
какая безжалостная роль!». Это была последняя, 35-я по-счету, роль Бернеса
в кино. Больше сняться он не успел. В начале июля 1969 года он записал
свою последнюю песню «Журавли». Уже больным, похудевшим приехал в студию
и отработал сеанс записи до конца. Уехал домой. Вспоминает К. Ваншенкин:
«Когда я последний раз навестил его дома, он лежал на диване, а, прислоненная
к стене, стояла на серванте незнакомая мне его фотография. Оказалось,
что приезжали снять его для «Кругозора», и он поднялся и надел пиджак.
Он смотрел со снимка живыми, пожалуй, даже веселыми глазами. Удачный снимок,
сказал я. Это последний, ответил он спокойно и еще пояснил:-Больше не
будет. Да брось ты глупости!-возмутился я и произнес еще какие-то слова.
Он промолчал: он знал лучше». О тогдашнем состоянии Бернеса можно судить
и по такому случаю. Незадолго до смерти он попал в мелкую аварию-его «Волга»
столкнулась с «Фольксвагеном». Машина певца была здорово повреждена, однако
Бернес, всю жизнь с особенной любовью относившийся к автомобилям, даже
не подумал заниматься ее ремонтом. Видимо, чувствовал, что она ему скоро
не понадобится. И предчувствия его не обманули. В июне Бернесу стало плохо.
Врачи, обследовавшие его, предположили, что у него инфекционный радикулит.
Артиста положили в институт на Хорошевском шоссе. Однако там, при более
тщательном обследовании, был поставлен страшный диагноз-неоперабельный
рак корня легких. Бернеса срочно перевели на Пироговку к Перельману. Вспоминает
Л. Бодрова-Бернес: «За 51 день его пребывания в больнице я похудела на
18 килограммов. У меня открылось язвенное кровотечение, я не ела, не пила-мне
было некогда. Утром бежала в Кунцево. Когда Марк засыпал, я в темноте
мчалась к шоссе, чтобы проголосовать и доехать к детям. Когда Марк уже
не мог даже голову повернуть, у постели собрались врачи-они знали: начинается
агония. Я стояла в торце кровати, держась за ее спинку, и не могла себе
позволить плакать-надо было глядеть ему в глаза. Но он все-таки заметил,
что я еле держусь на ногах, и сказал: «Уйди, тебе же тяжело». И я чуть-чуть
отодвинулась, чтобы скрыться в закутке, он тут же позвал: «Куда ты?».
Это были его самые последние слова». Марк Бернес скончался в субботу 17
августа 1969 года. А в понедельник готовился к выходу Указ о присвоении
ему звания «Народный артист СССР». И так как посмертно этого звания в
СССР не давали, то указ, естественно, отменили. Вспоминает Л. Бодрова-Бернес:
«Дальше начались мытарства: где похоронить Бернеса? Еще на Пироговке он,
шутя, сказал: «Было бы хорошо, если бы меня похоронили на Новодевичьем».
Но я в ответ только шутила и уводила мужа от мрачных предчувствий. Многие
помогли мне, чтобы его действительно похоронили там. Похороны были очень
многолюдными. Вокруг Дома кино творилось невообразимое. На кладбище бежали
по могилам, чтобы попрощаться. От правительства никто не пришел. Для него
артисты были вроде скоморохов, чтобы развлекать. Марк в этом никогда не
участвовал». В августе 1996 года на доме, где в последние годы жил Марк
Бернес (на Сухаревской), была открыта мемориальная доска. В октябре 1997
года многие центральные газеты опубликовали на своих страницах сенсационную
новость о том, что вдова артиста Л. Бодрова-Бернес вынуждена судиться
с собственным 44-летним сыном Жаном, который претендует на одну из комнат
в квартире в доме № 1 по Малой Сухаревской. Что же произошло? А. Новопольцева
в «Комсомольской правде» пишет: «По словам плачущей матери, за все 44
года своей жизни Жан работал от силы лет пять. Красивый мальчик, а потом
и красивый мужчина, он, оторвавшись от дома, всегда жил в квартирах своих
жен, которые в отличие от него умели зарабатывать деньги. Когда же его
нынешняя, четвертая жена Ирина потеряла работу, Жан «нашел выход»: предложил
матери разменять двухкомнатную квартиру. Когда у него будет свой угол,
он сможет его сдавать-то есть наконец-то самостоятельно зарабатывать.
Как «настоящий» мужчина. Ну как я могу уехать из этого дома?-сокрушается
Лилия Михайловна. Здесь фотографии, архивы, здесь все осталось так, как
было при жизни Марка, сюда приходят его друзья, на подъезде висит мемориальная
доска. Сын упорно стоит на своем: он не хочет жить в музее. Одна из двух
комнат принадлежит ему, и он может делать с ней все что захочет. Чтобы
окончательно утвердиться в своем праве на комнату, Жан подал в суд на
раздел лицевого счета. «Свою» комнату Жан закрыл на ключ, предварительно
выбросив оттуда все вещи родителей, вплоть до мебели. В прихожей у него
есть свой стенной шкаф, летом он привозит сюда зимние вещи, зимой-летние.
В иных случаях к матери он не заходит. Как-то после прихода сына Лилии
Михайловне пришлось подать заявление в милицию. В ответ на очередной отказ
разменять квартиру Жан разбил на матери очки, сокрушил стеклянный столик,
пригрозил разбить и все остальное в доме, а после сказать, что она это
сделала сама. Так он и написал в отделение милиции, откуда ему пришла
повестка: «Моя мать психически ненормальна, сейчас у нее обострение болезни,
вот она и крушит все у себя в квартире». Как признается сама Л. Бодрова-Бернес:
«Я, конечно, виновата, что он такой. Я не смогла заставить его работать.
Физически не смогла». Суд между матерью и сыном должен был состояться
13 октября. Дочь Марка Бернеса Наташа закончила восточный факультет МГУ.
Одно время работала в издательстве «Детская литература». Вышла замуж за
студента нефтяного института, родила сына, которого в честь деда назвали
Марком. Однако затем брак распался. Через несколько лет Наташа вышла замуж
повторно-на этот раз за американца, который был старше ее на 10 лет. Вместе
с сыном переехала в США. Но и этот брак не принес ей счастья. Вскоре муж
привел в дом молодую девицу, и Наташа из дома ушла. Сейчас она по-прежнему
живет в Америке, имеет хорошую работу. А ее 22-летний сын Марк Бернес
служит в американской армии по контракту. Нож в сердце Марка Бернеса Несмотря
на то, что эта история похожа на легенду, она на самом деле имела место
в 1958 году. Все началось в городе Котласе, который в те годы был известен
как крупный пересыльный пункт северо-восточных лагерей европейской части
России. После разоблачения «культа личности» Сталина и передачи лагерей
из ведения МВД в подчинение Министерству юстиции волна освобождений заключенных
приняла массовый характер. Вместе с «политическими» на этой волне на свободу
вышли и тысячи уголовников, которые использовали любые средства, чтобы
оказаться на свободе. «Высшим пилотажем» считался побег, известный как
«уйти за сухаря». Это значило побег из-под стражи с помощью подмены. Происходил
такой побег внешне просто: большесрочник на пересылке предлагал другому
зеку, которому оставалось сидеть немного, откликнуться вместо него при
вызове в этап. Если это предлагал блатной или вор в законе, то отказать
ему было рискованно и подмена тут же осуществлялась. На сопроводительных
документах менялись фотокарточки, и люди отправлялись в разные стороны.
Подобным образом осенью 1958 года на свободу вышел человек, в блатном
мире известный под кличкой Лихой. И ничем бы не прославился этот вагонный
ворюга, если бы на запасных путях железнодорожного вокзала в Котласе не
сел он играть в буру с тремя бывшими зеками, освободившимися из лагеря
вместе с ним. Карточная игра для блатного дело святое, не случайно колода
карт на их языке именуется «библией». Играть в карты (или стирки) умел
в те годы каждый уважающий себя блатной. Шулеры и виртуозы игры пользовались
в преступной среде непререкаемым авторитетом. Карточный долг предполагал
обязательность своего погашения в самый короткий срок, и если это не происходило,
задолжавший недолго оставался живым-любой урка обязан был его убить как
нарушителя святого правила. Каждый из четырех уголовников, садясь в вагоне
за карты, прекрасно знал об этих «правилах», которые никогда заранее не
оговаривались, а существовали как само собой разумеющиеся. Игра шла честно
в течение нескольких часов и по накалу страстей не уступала любому спортивному
состязанию. Другое дело, что ставки в этом соревновании были слишком высоки.
Когда под вечер Лихой выставил на кон последнее, что у него было, золотые
женские часики, которые увел прошлым днем у молоденькой студентки в привокзальном
буфете, в глубине души уже знал, что и эту ставку он благополучно спустит
в руки соперников. Есть у блатных такое свойство заранее чувствовать наличие
фарта или его отсутствие. Однако, как и всякий азартный игрок, остановиться
и выйти из игры Лихой уже не мог. Поэтому, когда часы благополучно перекочевали
в руки нового хозяина, Лихой внезапно пошел ва-банк-предложил играть «на
пятого». Для рядового советского обывателя подобного рода игра была явлением
неизвестным, хотя многие жители нашей необъятной страны в те годы сталкивались
с ее последствиями. Выражалось это в следующем: проигравший в карты уголовник
в последней ставке ставил на кон чужую человеческую жизнь (пятую по счету,
если в игре участвовали четверо) и, проиграв кон вновь, шел исполнять
святое правило возвращать проигранное. Для этого использовался примитивный
жребий-мелом рисовался крестик в местах большого скопления людей (на сиденье
в транспорте, в кинотеатре). Человек, севший на это меченое место, невольно
становился приговоренным к смерти. Далее все было делом техники, а именно-техники
владения ножом. И как гласит народная молва-после широкой амнистии в 1953-57
годах количество убитых с помощью ножа рядовых советских граждан заметно
выросло в сравнении с предыдущими годами. Как отголосок этого было то,
что среди тогдашних мальчишек была такая мода-ради смеха метить мелом
сиденье в транспорте и наблюдать, как шарахаются от этого места взрослые
люди. Между тем та котласская игра была необычна тем, что в качестве жертвы
(пятого) была выбрана личность каждому известная-популярный киноактер
Марк Бернес. И сделано это было не случайно. Как и все советские люди,
уголовники той поры страстно любили кино и имели в нем своих кумиров.
Одним из них был Михаил Жаров, который в 1931 году сыграл одного из первых
советских киноблатных-Фомку Жигана в фильме «Путевка в жизнь». Не меньшей
популярностью пользовался и Петр Алейников, сам бывший воспитанник одной
из детских колоний. Хотя пропаганда уголовной жизни в СССР была запрещена
в любом виде, многие актеры волею случая или режиссуры использовали нюансы
блатной жизни. Например, тот же Марк Бернес в фильме «Два бойца» играл
уроженца города, считавшегося родиной российской уголовщины-Одессы. Песня
«Шаланды» стала популярна и в уголовной среде. Причем это произошло через
10 лет после того, как другому одесситу-Леониду Утесову-власти запретили
исполнять старые уголовные песни«С одесского кичмана» и «Гоп со смыком».
Своих кумиров уголовники уважали не только на экране, но и в реальной
жизни. Например, обчистить квартиру того же Петра Алейникова считалось
делом нехорошим, и ни один домушник на это так и не сподобился. Хотя других
артистов, исполнителей официозных ролей, эта участь стороной не обходила.
Кого только не грабили в те годы: и Николая Крючкова, и Бориса Чиркова,
и Николая Черкасова. Квартиру последнего взял на «гоп-стоп» заезжий вор
из Тулы 16 марта 1939 года. Однако шум от этого ограбления (а вор прихватил
с собой ценные вещи и облигации займов) был таким большим, что ленинградские
урки решили не рисковать собственным спокойствием и сдали «гастролера»
сыщикам. Через 9 дней вора арестовали на его родине. Однако вернемся к
Марку Бернесу. В 1955-1957 годах он снялся в двух детективных фильмах.
В кинокартине «Дело № 306» он сыграл комиссара милиции, а в фильме «Ночной
патруль» ему досталась роль совершенно иного плана-завязавшего с преступным
миром старого вора Огонька. Это был первый советский фильм, в котором
средствами кино развенчивался ореол вокруг воров в законе. Эту картину
активно крутили не только в столичных городах, но и в провинции, в том
числе и на Севере, где его смогли посмотреть вольнопоселенцы и вышедшие
на свободу уголовники. Чего хотели добиться этим показом власти, понятно,
однако они и представить себе не могли, чем это может обернуться для популярного
киноактера. По воровским понятиям, завязавший вор мог рассчитывать на
спокойную жизнь только в том случае, если за ним не было никаких серьезных
грехов перед товарищами и если он не купил свою свободу ценой предательства.
В случае с Огоньком все обстояло несколько иначе. Перед миллионной аудиторией
он пропагандировал свой уход, склоняя к нему других воров. Причем уже
не киношных. Сегодня подобное отождествление экранного героя с реальной
действительностью выглядит смешно, а в те годы это было вполне закономерно.
Сыгравший вора Марк Бернес попал в разряд «сук» и был приговорен законными
ворами к смерти. И убить артиста должен был поставивший его на кон Лихой.
Та игра состоялась 24 октября, и к 1 ноября 1958 года знаменитый актер
должен был погибнуть от бандитского ножа. И он бы погиб, если бы в дело
внезапно не вмешался еще один человек, тоже бывший уголовник. Этот человек,
который был всего лишь невольным свидетелем той игры, был страстным поклонником
Марка Бернеса. Когда он понял, что над его любимым артистом нависла смертельная
опасность (а он-то знал, что такое карточный долг в среде уголовников),
то решил во что бы то ни стало спасти своего кумира. Но как это сделать,
если у него нет возможности опередить Лихого во времени и предупредить
артиста? И тогда ему в голову пришло простейшее решение. С городского
телеграфа он позвонил по телефону в Москву одному из своих приятелей и
объяснил создавшуюся ситуацию. С точки зрения уголовных традиций он поступал
предательски, однако в душе он оправдывал свои действия не менее весомым
аргументом: ведь Бернес не имел никакого отношения к преступному миру,
он артист, который отлично сыграл роль в фильме. Короче, приятель звонившего
все прекрасно понял и тут же поспешил предупредить артиста о грозившей
ему опасности. Благо дом на Сухаревской, где жил Марк Бернес со своей
пятилетней дочкой Наташей (жена артиста умерла незадолго до этого), знали
многие москвичи. Когда Марк Бернес узнал от совершенно постороннего человека,
что его собираются убить, он в первые минуты просто не поверил в это.
Однако незнакомец был настолько убедителен в своих доводах, что артист,
в конце концов, поверил ему. Вполне вероятно, что в те минуты он думал
больше всего не о себе, а о дочери, которая в случае его гибели осталась
бы сиротой. И Бернес принял единственное правильное решение-он в тот же
вечер отправился в МУР, к его начальнику И. Парфентьеву. Тогдашний начальник
МУРа был человеком легендарным и хорошо разбиравшимся в преступной среде.
Однако даже он в первые минуты рассказа Марка Бернеса не поверил в возможность
того, что уголовники приговорили к смерти любимого всеми артиста. Во всяком
случае, в его практике такого еще ни разу не случалось. Но, несмотря на
свои сомнения, Парфентьев все же решил не рисковать и обещал Бернесу свою
помощь. Поэтому в тот же день из числа сыщиков-муровцев были выделены
четверо оперов, которым было приказано посменно охранять Марка Бернеса
везде, где бы он ни появлялся. А в качестве постоянного телохранителя
рядом с артистом был прикреплен мастер спорта по самбо, который в 1949-55
годах работал в охране члена Политбюро Н. Булганина. Дни с 26 октября
по 1 ноября 1958 года можно смело назвать одними из самых драматичных
в судьбе Марка Бернеса-он ограничил до минимума свои выходы из дома и
все свои действия согласовывал с охраной. Муровцам тоже приходилось нелегко.
Один из телохранителей, стоя на лестничной площадке первого этажа, контролировал
парадную дверь, другой-стоял на пятом этаже, возле дверей бернесовской
квартиры. Еще один телохранитель находился в самой квартире, рядом с «объектом».
Однако убийца в те дни так и не объявился. Не пришел он и в последующем,
хотя ждали его в течение двух недель. Одновременно с этим муровцы по своим
каналам проверяли всех уголовников, прибывающих в Москву, пытаясь таким
образом вычислить возможного убийцу. Если бы тот человек, который первым
решил предупредить Бернеса об опасности, назвал имя или кличку палача,
сыщикам было бы легче, но об убийстве он предупредил и исполнителя не
выдал. Что случилось с Лихим, так доподлинно и неизвестно. По одной из
версий, по пути в Москву он попался в руки милиции, попытался бежать и
был застрелен. Никаких документов при нем обнаружено не было, и его записали
в разряд неизвестных. После этого беспрецедентного случая Марк Бернес
больше никогда не играл в кино преступников. Более того, в течение нескольких
лет в СССР вообще не выходили фильмы, повествующие о судьбе уголовников.
Лишь только в 1964 году на «Ленфильме» сняли фильм «Верьте мне, люди!»,
в котором рассказывалась история вора, завязавшего со своим прошлым. На
эту роль был утвержден кумир тех лет Георгий Юматов, однако сыграть в
этой картине ему так и не довелось. Эту роль сыграл будущий кино-Ленин
Кирилл Лавров, но у него это получилось не слишком убедительно. Но истории,
подобной той, что произошла с Марком Бернесом, с ним уже не произошло.
К счастью.