Если вы считаете сайт интересным, можете отблагодарить автора за его создание и поддержку на протяжении 13 лет.

 

Горькие зерна

Фронтовые друзья Мирча, Степан и Павел решают вместе строить новую жизнь в родном молдавском селе. В борьбе с кулаками погибают Степан и Павел. В одну из темных зимних ночей 1947 года в молдавском селе Редю-Маре был убит уполномоченный по хлебозаготовкам Степан Чеботару. Кто убийца? Как обнаружить его среди настороженных, замкнувшихся в глухом молчании односельчан? Как выследить и покарать? В ночь убийства на Степане было надето чужое пальто-кожаное пальто его друга, председателя сельсовета Мирчи Скутару. Так может быть именно Мирче и предназначалась бандитская пуля? И если так, за что ему мстили-ведь у него как будто бы нет в селе врагов. Незадолго до того в село вернулась дочь бывшего сельского священника Анжела. Когда-то за ней ухаживал местный крестьянин Андрей Войновяну. Тогда она отказала ему, но теперь, не зная как жить дальше, согласилась стать его женой. Впрочем, в первую же ночь Анжела бежала из дома Андрея. А позже до насмерть оскорбленного, приведенного в бешенство парня стали доходить слухи о том, что Анжела и Мирча полюбили друг друга, что готовится новая свадьба. Так родилась его ненависть к Мирче Скутару. Об этой ненависти узнали кулаки; ввести в искушение, раззадорить Андрея оказалось делом нетрудным…
Из журнала «Искусство кино». В Ленинградском Доме кино показывали короткометражную ленту по чеховской «Лебединой песне». Перед просмотром выступал Федор Михайлович Никитин. Он рассказывал о своем герое, состарившемся комике Василии Васильевиче Светловидове. А потом погас свет, и началась исповедь другого актера: с Василия Васильевича Светловидова спадало шутовское одеяние Калхаса, и перед зрителем представали Димитрий из «Годунова», Лир, Гамлет, Отелло. Я смотрел на экран и вспоминал ВГИКовские просмотры по истории кино-немые фильмы Фридриха Эрмлера. Незабываемый Федор Никитин в них-как правило, лицо рефлектирующее, ранимое и беззащитное. В свое время кто-то из критиков точно назвал Никитина «Мышкиным 20-х годов». Сегодня Федор Михайлович грустно резюмирует: «Князь Мышкин-ну, самая «моя» роль, но сыграть ее в годы оные я не имел возможности». Сейчас я восхищаюсь Мышкиным Смоктуновского. В судьбе этого поразительного актера-частливое сочетание, совпадение личного подвига, творческого и времени его свершения. Путешествуя взглядом по вееру разложенных на столе фотографий-кадров из никитинских фильмов-я думаю о том, что актер все-таки сыграл своего Мышкина: он проглядывал и в Вадьке из картины «Катька-Бумажный ранет» и в унтер-офицере Филимонове из «Обломка империи». В книге «Лицо советского киноактера» Никитин писал: «Линия роста всякого молодого художника неизбежно напоминает кривую температуры. Она острыми углами падает и взвивается вверх. Сейчас я перехожу уже в такой возраст, когда эта линия должна уравновеситься и упрямо полезть вверх. Мне очень хочется работать, я ощущаю себя значительно выросшим и убежден, что рассказанный мною творческий путь есть, в худшем случае, только первая, вводная половина моей творческой жизни». Эти слова принадлежали актеру с восемнадцатилетним стажем. Дата-1935 год. Творческая биография Никитина началась в 1917 году. Сын дворянина, царского генерала в отставке, он принадлежал к отряду молодой русской интеллигенции, которая, порвав с прошлым, сразу, безоговорочно приняла революцию и включилась в создание нового, советского искусства. Свой путь Никитин начинал в провинции. «Мною руководило только страстное желание приблизиться к этому храму-театру, войти в число его посвященных, дышать его таинственным воздухом и мечтать о том, что когда-нибудь и ты станешь «жрецом»-премьером. Это желание возникло, когда мне было десять-одиннадцать лет, и я стремился к своей цели через все семейные и прочие препятствия. Мы, молодежь, старались постичь тайну искусства больших провинциальных актеров, которые так волновали нас тогда. Кроме того, мы получали «дисциплинарное» воспитание, а это очень важная вещь. Умение быстро работать, способность мобилизовать себя так, чтобы с двух-трех репетиций входить в спектакль и играть роль, хотя бы и маленькую-это прекрасная школа театральной провинции, школа надолго. В том же 1917 году я впервые снялся в кино у Ермольева в фильме «Тереза Ракен», который поставил режиссер С. Ценин (впоследствии актер Камерного театра), в небольшой роли грума. Судьба привела меня в Одессу, где мне посчастливилось попасть в кружок молодых актеров, занимавшихся под руководством Е. Г. Гаккеля. Здесь я впервые вкусил радость коллективной творческой работы, где профессиональная сторона жизни очень вплотную связана со всем твоим бытием. Я в это время чувствовал неодолимую потребность в новой, еще непонятной, грозной, но прекрасной, необычайной жизни, рожденной революцией. И вот осенью 1920 года я переезжаю в Москву». В студии МХТА Никитин занимался у замечательного режиссера и педагога В. Мчедлова, который вскоре связал его с дочерним МХАТу театром «Летучая мышь». Здесь впервые раскрылись в Никитине возможности характерного актера. Он играет принца Фарускада в сказке К. Гоцци «Женщина-змея», братьев-близнецов в «Близнецах из Брайтона» Т. Бернара, в старинном водевиле, в скетче-в ролях, требующих легкости перевоплощения, отточенной пластики и свободы воображения. В Студии импровизации он вместе со своими товарищами занимается изучением и реставрацией на современной почве забытых приемов итальянской комедии импровизации. В это время в Краснопресненском районе Москвы Никитин организует школу по художественному воспитанию одаренных детей. Он стремится к созданию своего, особого, необыкновенного театра. «Эта школа, называвшая себя «Потешным кольцом», состояла из детей 10-14 лет. В этом детском коллективе для меня и моих товарищей был прообраз будущего нашего театра. Мы считали, что детей нужно развивать всесторонне, обучали их рисованию, лепке, пластике, они занимались литературой, музыкой и, конечно, театром. Но театр мы им подавали как игру, никак и ничем не скованную, которая развивала фантазию и воспитывала одновременно вкус к выразительности. Мы показали-сначала в «Летучей мыши», а потом в помещении Второй студии для всего МХАТа-спектакль, где играли наши дети и где импровизация была вольной настолько, что мы сами не знали, чем кончится действие. Спектакль имел успех, это можно сказать смело, и присутствовавший на нем Станиславский был очень доволен, он настолько увлекся, что предложил нам сделать в самом МХАТе силами наших детей утренник-импровизацию на тему «Синяя птица». Начинание, которое осталось одним из эпизодов бурной театральной жизни 20-х годов, для Никитина стало этапом жизни, обнаружившим призвание к педагогике, которой он верен и по сию пору. В 1930-31 годах Федор Михайлович был одним из организаторов и педагогов актерского факультета Института кинематографии, а совсем недавно под его руководством завершил учебу первый актерский выпуск вечернего отделения Ленинградского института театра, музыки и кино. Но все это потом, позже, тогда же шел 1926 год. После гастролей с театром по Маньчжурии Никитин переехал в Ленинград. До начала сезона в Большом драматическом театре, куда ему предложили ангажемент, было еще далеко, и, зарабатывая на жизнь, Никитину пришлось работать и контролером на речных пароходах, и в банке инкассатором, он пробавлялся журналистикой и продавал жестяные календари. Пытался пробиться в кино. Однажды его допустил к себе режиссер Чеслав Сабинский, но обнаружил полную нефотогеничность. «Не знаю, что было бы со мной, если бы не объявление в газете, что режиссеры Эрмлер и Иогансон ставят фильм «Катька-Бумажный ранет». С надеждой получить хоть крохотную роль я явился в группу-в парусиновых брючках, обтрепанном пиджаке, с жалким галстучком на шее, худой, небритый, с воспаленными глазами. Эрмлер посмотрел на меня и сказал тихо и спокойно: «А вот и Вадька». Меня утвердили на роль, и я почувствовал, как пригодились мне месяцы моих недавних мытарств. Но меня обуяла жадность, все казалось, что материала настоящей жизни мне не хватает, и я ходил по рынкам, по Лиговке, по пивнушкам, знакомился с тогдашним «дном». На пробную съемку я пришел в костюме моего Вадьки, проделав весь путь от дома до кинофабрики почти целиком пешком и испытав на самом себе перемену отношений с людьми, связанную с переменой костюма. Я старался сохранить в себе все впечатления, которые «работали» на образ, пытался пережить их заново, изнутри». С этого момента судьба актера тесно связана с кинобиографией Фридриха Эрмлера, режиссера, особенно внимательного к человеческой индивидуальности, подробно анализирующего состояние человека в острой, кризисной ситуации, очень типичной для времени. В фильмах Эрмлера этого периода Федор Никитин предстает как актер остропсихологический. Он в чем-то родствен чаплиновскому Чарли, этот бродяга с ленинградских окраин 20-х годов, нелепый и трогательный в своей заботе об уличной торговке Катьке, этот Вадька, отстаивающий ее от хлыща и соблазнителя Сеньки Жгута. А потом Эрмлер снимает «Дом в сугрубах», где Никитин играет интеллигента, напуганного революцией. Он не понимает ее, он прячется в душном мирке своего дома, беспомощный, пожилой, чудаковатый человек. Как будто от революции можно укрыться. Но он искренен, честен, и когда жизнь его настигает, настоящий переворот происходит в нем самом, в его мятущейся, неспокойной душе. В фильме «Парижский сапожник» Никитин снимается в главной роли-глухонемого Кирика. «Перед тем, как приступить к работе, я получил первую, кажется, в истории советского кино творческую командировку. Меня посылают на две недели в город Павловск, в колонию глухонемых, в которой я живу в реальной среде моего персонажа и буквально не отхожу от одного сапожника-учусь «разговаривать», перенимаю движения, мимику, манеру поведения. Стараюсь примерить образ на себя. И мне вспоминается «Парижский сапожник»: лужайка, где глухонемой Кирик танцует «дирижабль»-странный, ни на что не похожий и неизвестно почему заразительный танец немого кино. Вообще обидно, что утеряна у нас эта практика 20-х годов, когда можно было заранее проверить какие-то свои наметки, детали во внешнем облике персонажа, в той характеристике, которая тебе видится. Когда снимали «Обломок империи», я в гриме Филимонова ходил по городу, а режиссер и другие члены группы шли сбоку, со стороны наблюдая за прохожими. Меня принимали за вернувшегося из германского плена, и я уже чувствовал контакт с будущим зрителем, это заставляло верить в себя». Это, пожалуй, вершина творческого содружества актера и режиссера-унтер-офицер Филимонов в «Обломке империи», в котором Никитин, как он сам говорит, почувствовал необходимость «оторвать какого-нибудь Гамлета». Излишне обобщенный в сценарии К. Виноградской, образ у Никитина вобрал в себя не только все российское, национальное, он приобрел социальную окраску. На экран пришел человек травмированный, поверженный, переживший сильнейшие исторические катаклизмы и потерявший в них самого себя, оборвавший все связи с прошлым. Человек ниоткуда, Филимонов попадает в мир, где все бесконечно ново, где так сложно сориентироваться, но само время благоприятствует личности, и в этом новом мире она находит для себя опору-унтер-офицер Филимонов становится гражданином СССР. Кинематограф развивается необыкновенно бурно, как бы молоды мы ни были. Фильмы стареют, блекнут спустя год-другой, а иные и через десятилетия светят своим неповторимым светом. И тому, что «Обломок империи» среди них, мы во многом обязаны таланту Федора Никитина, который в известной мере обогнал свое время. Дело не только в том, что унтер-офицер Филимонов стал одним из первых в кинематографии образов, органически вобравших в себя события, которые потрясли мир до основания, разрушив и преобразив незыблемые прежде нравственные законы. Никитин в этой роли совершенно современен в своей пластике, в способе мышления, я бы даже сказал, в манере общения со зрительным залом, насколько возможно оно в кино. «Мышкин 20-х годов». Они вспоминаются как герои многосерийной ленты, эти чудаки с грустными глазами, растерянные, неприкаянные, неуспокоенные. В них живет вера в добро, и почти детская наивность, и восторг открывателей новых истин, в них-неподдельная нежность и открытое сердце, верность душевному долгу, своей совести. В героях его тогдашних и в последующих полуэпизодических персонажах-отпечаток его собственного актерского, художнического видения мира. Его соучастие в судьбе персонажа всегда отчетливо. Духовное для его героев-в постоянном движении, в развитии, они борются и со своими колебаниями и со своим непостоянством, одно для них неизменно-доброта, свойство природное, закрепленное однажды и навсегда. Это образы, созданные добрым и-пользуясь словами Достоевского о Мышкине-«вполне прекрасным человеком». Как удивительна и как все же типична для человека его поколения судьба Никитина. Выпускник кадетского корпуса, в 1941 году Никитин становится выборным командиром пулеметного взвода, составленного из актеров, режиссеров, рабочих сцены-ленинградских ополченцев. «Потом мы стали агитационным взводом Ленфронта. Это был особый взвод: на одном плече у каждого пулемет или винтовка, на другом-ящик с гримом. Обслуживали передовую, иногда играли вполголоса: немцы были совсем рядом. Командующий говорил нам: «Вы одним концертом делаете больше, чем десять политработников полка». Вспоминаю большую нетопленую комнату, 35-градусный мороз за окном и сидящих прямо на полу людей в маскхалатах. Я был ведущим и читал патриотические стихи о Суворове. Чувствую, что читаю, как в бочку: все спят непробудным сном. Ну, что же делать? Краткое совещание с бригадой, на ходу перестраиваем программу. Концерт продолжается, вот уже возгласы отдельные из зала, потом смех, потом мы поем уже все вместе-и зал и сцена. На следующий день-новая аудитория, перед концертом-многокилометровый переход пешком, после концерта-баланда и 250 граммов хлеба, самый бесценный в моей жизни гонорар. Это самый гордый и счастливый период моей жизни. Помню, в январе 1942 года встретил на улице совершенно исхудавшую Ольгу Берггольц. «Ну, Федя, как вы?». А я был счастлив по-настоящему, чувствовал себя в ладу с самим собой, был связанным со всем народом в трудный его час. Я действительно именно тогда понял, что такое счастье. Раньше я завидовал героям первых пятилеток и стыдился своей «чистой» профессии, и вдруг мое оружие пригодилось, стало нужным армии». Во время войны и в первые послевоенные годы Никитин-в Ленинградском блокадном театре (позднее-театр имени Комиссаржевской). Ему отдано шестнадцать лет жизни. Здесь он сыграл Воропаева в павленковском «Счастье», Грацианского в «Русском лесе», Сомова в «Сомове и других», Райского в «Обрыве», Кузовкииа в «Нахлебнике». А кино к тому времени куда-то отошло или почти отошло. Сегодня Никитин рассказывает: «Меня как-то познакомили с молодой актрисой. А она говорит мне: «А мы вас во ВГИКе проходили!». Слышать это приятно, но больше грустно, когда тебя принимают только задним числом, а за плечами почти пятьдесят лет актерского стажа. После 1933 года меня практически не снимали». В кулуарах считали, что «Никитин отснят», что «Эрмлер его израсходовал». Да, в общем прошло время «рефлектирующих полуинтеллигентов». Это перестало интересовать. Думаю, из-за того, что не характеры были нужны многим режиссерам, а монументы или же типаж-причем весьма определенно и четко скорректированный. Тридцатые годы для Никитина были временем проб, утверждений и отказов в утверждении на роль, временем обвинений в несуществующих грехах. Кто- то из режиссеров не разглядел в актере взрывного темперамента, кому-то не хватало в нем поэтичности. Кинематограф всегда был мало благодарен своей истории, и в кинотеатр Никитин приходил просто как зритель. Правда, его снимали в эпизодах. Вернее будет сказать, что его не снимали, а использовали как типаж, и дальше типажности эти роли не шли. Словом-эпизоды как эпизоды: отсняли и забыли. Просматривая в 1948 году актерскую картотеку «Ленфильма», режиссер Г. Рошаль встречает знакомое имя: «Ф. М. Никитин». «Тот самый?! «Обломок империи»?! «Парижский сапожник»?!» «Жив?!» «Жив». Так началась новая полоса в творчестве Никитина, связанная с серией биографических фильмов, поставленных Г. Рошалем: «Академик Иван Павлов», «Мусоргский», «Римский-Корсаков» и вот уже совсем недавно-«Год, как жизнь». Это были, как правило, второплановые персонажи, роли, не обязывающие ни к чему, кроме приблизительно верного воссоздания на экране «замечательной личности». Однако и в этих работах актера было стремление преодолеть функциональную узость драматургии, по-своему, по-никитински увидеть образ. Его участие в фильмах «Мусоргский» и «Академик Иван Павлов» было отмечено Государственными премиями. Все эти годы Никитин много пробуется, иногда снимается, мечтая о ролях не столько больших, сколько значительных. «Приглашение режиссера Гориккера на роль короля Рене в «Иоланте» я принял с недоумением, а теперь вспоминаю благодарно. Как-то вдруг работа эта сомкнулась с моим прошлым, с Великим Немым. Вся партия была в пластике. Иван Петров на фонограмме существовал в абсолютно оперной манере. Я должен был всеми средствами локализовать его голос, ликвидировать эту «оперность». Здесь был порог преодоления, стимул в решении необычной, новой для меня задачи. И я с удовольствием продолжил работу с Гориккером в «Каменном госте». Почти подряд выходят на экран фильмы с участием Никитина. А я рассматриваю фотографии прошлых лет: актерские пробы Никитина на роль Историка в фильме Эрмлера «Перед судом истории». Все, казалось, должно было благоприятствовать удаче: и сам материал, в котором возвращалось былое-прожитое, пережитое, и характер съемок, в сущности, импровизационных, и, конечно, возобновляемое сотрудничество с Эрмлером. Рассматриваю с грустью-слишком длинна дорога от замысла к осуществлению, и мало ли чего не случается на этой дороге. Свидание с прошлым не состоялось, как и многое другое. Право, нужны действительное мужество и настоящая преданность делу, чтобы пройти такой путь и остаться в строю, в форме, в действии. У Никитина были перерывы в работе, но не было простоев. Когда нет съемок, он пишет (его пьесу «Народный артист республики» показывали фронтовые театры-она выдержала 500 представлений), он преподает, он руководит сегодня актерской секцией Ленинградского отделения Союза кинематографистов. Его числят в ветеранах, а он полон жизни, полон надежды и по-прежнему ждет роли-Федор Никитин, актер, которого мы все «проходили».На Всесоюзном кинофестивале картина получила приз за лучший сценарий.